Российские правозащитники встретились в транзитной зоне аэропорта Шереметьево с Эдвардом Сноуденом, и тот наконец высказал желание получить политическое убежище в России, по-видимому, потому, что шанс в ближайшее время оказаться в какой-либо другой стране у него невелик. У него нет международного паспорта, а обращаться в разного рода благотворительные организации типа Красного Креста ему сложно, поскольку он несколько стеснен в возможности передвижения. Поэтому он, вполне вероятно, останется в нашей стране, тем более что присутствовавшие на встрече со Сноуденом правозащитники в целом выражали готовность помочь ему обрести убежище.
Впрочем, есть в нашей стране и другие правозащитники, кто убежден, что Сноуден виновен, и раз он виновен перед спецслужбами своей страны, то России нечего за него вступаться. Впрочем, следует признать, что эта точка зрения все же не слишком популярна если не среди записных либералов, кому нечего стесняться, то среди тех, кто отвечает за правозащиту, поскольку весьма уязвима для критики. У нас к правозащитникам двойственное отношение — наиболее именитые их представители кажутся наименее объективными, то есть принято считать, что они пристрастно плохо относятся именно к российскому государству. Один из таких правозащитников Валерия Новодворская, как человек похвальной честности и откровенности, некоторое время назад сказала, что она и не боролась никогда за абстрактные права абстрактных людей, она боролась за Запад как цивилизацию и за интересы тех, кто, живя в России, душой принадлежит Западу. Новодворская получила строгий реприманд от патриарха правозащитного движения Сергея Ковалева, который сказал, что такая позиция несовместима с правозащитой.
И тем не менее подозрение, что многие деятели движения в России, скажем так, пристрастно критичны к своей стране, остается. Когда государство у нас было слабым и буквально дышало на ладан, у многих моих патриотически настроенных современников слово «правозащитник» поэтому вызывало очень негативные ассоциации. Один юный публицист лоялистского лагеря мог в 2005 году назвать во всеуслышание покойного академика Сахарова «вождем цирюльников», а другой мой хороший знакомый годом ранее написал пронизанный искренним гневом и желчью некролог, посвященный Ларисе Богораз. И надо сказать, что столь резкие характеристики наиболее именитых правозащитников в начале нулевых годов не встречали жесткого отпора со стороны находившегося тогда в глубоком ауте либерального сообщества. Попробовал бы я написать что-то подобное сегодня в «Известиях» — целый день я слышал бы только про то, как я изменился и переродился.
Меду тем изменился и переродился совсем не я. Изменилось российское государство. Оно укрепилось, избавилось от мучивших его комплексов вины и неполноценности, оно даже прекратило оправдываться за свои действия, не всегда совместимые с принятыми в Европе нормами. На этом фоне стали заметны те явления, которые на самом деле всегда существовали, но которые мы не замечали в те годы, когда мы на полном серьезе ждали только часа, когда у России отнимут коды от пуска ядерного оружия, а вслед за ними и право на использование ее природных недр. Сейчас заметнее стали беспредел в российских тюрьмах, произвол спецслужб, несправедливость судебных органов — все то, что в прежние годы оставалось на периферии нашего восприятия. На этом фоне правозащитники, которые всегда обращали внимание на эти факты, опять стали набирать авторитет, их необъективность перестала восприниматься смертным грехом и начала казаться своего рода неизбежным злом.
В случае Сноудена проявилась, однако, не только необъективность правозащитников, но также их идеологическая слабость. Сноуден, по-видимому, реально нарушил законы своей страны. Но, нарушив закон, Сноуден сообщил общественности подлинные факты о нарушении международного права спецслужбами Америки. Что может сказать в этом случае правозащита? Чьими интересами она должна руководствоваться? Если Сноудена выдадут американскому правосудию и засадят на тридцать лет, будет ли это означать, что с этого момента спецслужбы самой великой сверхдержавы смогут делать с миром все, что им заблагорассудится, — слушать разговоры, читать переписку, убивать ненужных свидетелей и т.д.? А если Сноудена укрыть в России, не будет ли это означать, что сюда следом за ним хлынут все честолюбивые предатели со своими секретами и сенсациями в надежде получить в России безопасное пристанище, мировую славу, а под замес еще и благосклонное внимание какой-нибудь из местных красавиц типа Анны Чапман?
Лично я считаю, что пристанище Сноудену следует предоставить. Понимая, что то же самое обязательно будет сделано любой из западных стран, если в нее когда-либо попросится какой-нибудь наш отечественный выбалтыватель (как говорят американцы, whistleblower) опасных государственных секретов. И, боюсь, от него никто даже не потребует прекращения антироссийской государственной деятельности. Пусть уж лучше вопрос о мировой справедливости решается таким образом: они будут укрывать наших предателей, а мы — их предателей.
Конечно, есть разница между «предателями» и «выбалтывателями»: первые делятся секретами с новыми хозяевами, последние со всем человечеством. Первые действуют тайно, последние открыто. Радикальная ветвь американских либертарианцев требует, чтобы права «выбалтывателей» не нарушались государством, чтобы против них не возбуждались уголовные дела и они были защищены судом. Либертарианцы даже считают «выбалтывателей» настоящими героями своих стран. Да и сам Сноуден на встрече с правозащитниками гордо назвал себя «либертарианцем».
Я не захожу так далеко в апологии «болтунов», их как минимум можно упрекнуть в нечестной игре и нарушении клятвы. Но все же доля правды в подходе либертарианцев есть, ровно такая же, какая есть и у наших не всегда объективных правозащитников. Сильное государство, сильные спецслужбы, сильная исполнительная власть — как одиночке противостоять всей этой несоразмерной ни с чем силе, которая обречена по мере технологического прогресса все расти и расти? Поэтому будут правы те из борцов за права человека и интересы индивидуума, кто сегодня ищет способ спасти агента Сноудена от законного воздаяния, понимая, что в данном случае закон работает не в пользу интересов личности, как бы вольно мы ни понимали данную категорию.
